Волею случая оказавшись в ашкелоновском почтовом отделении, я стал свидетелем следующей сцены.
Миниатюрный почтамт находился рядом с домом родителей, в районе, состоящего почти исключительно из выходцев из бывшего СССР и Эфиопии – две антагонистически настроенные группы населения.
В тесном помещении почтового отделения было только двое посетителей: немолодой, потасканный мужчина у прилавка и женщина, лет шестидесяти, сидя ожидающая своей очереди. Плюс женщина-клерк в окошке. Все присутствующие оказались русскоязычными. Женщина тут же сообщила мне, о том, что я буду за ней. Я кивнул головой и сел на свободное кресло. В этот момент в помещение вошла эфиопская жещина лет 50-60 в длинных белых одеждах. Она сразу взяла курс на амбразуру окошко, не обращая на нас никакого внимания. Русская женщина (Р.Ж.), сидящая рядом со мной, агрессивно бросила на иврите, что здесь есть очередь. Эфиопская женщина (Э.Ж.) не менее агрессивно, оперируя очень ограниченным количеством слов, стала что-то втирать про то что она здесь и она там и что люди. Р.Ж. стала угрожающе вставать и кричать на Э.Ж., чтобы та немедленно отошла от окошка. Параллельно она жаловалась мне на русском о том, что это за люди. В другой ситуации я бы пропустил несчастную женщину без очереди, но я опаздывал на работу, и поэтому твердым голосом сказал Э.Ж., что здесь есть очередь и ей стоит сесть рядом и немного подождать. Сначала она продолжала что-то утверждать требовательным тоном, но почувствовав численный перевес противника, сменила тактику на нечто жалостливое с фразами о людях, боге и т.п. Как бы иллюстрируя свое дружелюбие она коснулась локтя, стоящего рядом помятого мужчины (М.). Убери руки, блядь! – рявкнул он. Инстинкты Э.Ж. сработали лишь частично. Она отступила на шаг и больше не касалась его. Но как только мужчина отошел, она ринулась к окошку и протянула в него свои бумажки. Я потребовал от клерка не принимать ее без очереди. Ей вернули бумажки и приняли Р.Ж. Когда подошла моя очередь я протянул в окошко два листа для отправления факсом. Пока я ожидал Э.Ж. протянула мне телефонный счет с вопросом сколько она должна заплатить. 190 шекелей, ответил я, взглянув на него, и показал ей пальцем на соответствующую сумму на бумаге. Когда клерк попросила у нее платеж, Э.Ж. протянула ей стошекелевую купюру. Женщина в окошке терпеливо объяснила ей, что этого мало и нужно добавить еще девяносто. Э.Ж. покопалась в кошельке и вытащила еще двадцать. Клерк, по-прежнему терпеливо, на словах и пальцах объясняла, что нужно добавить еще.
Я с грустью наблюдал всю эту ситуацию. То ли Э.Ж. не умеет считать, то ли она надеется на милость служащей почты, которая при желании могла бы сжалиться над ней и взять меньше денег. В обоих случаях она попадала “мимо кассы”. Мне было очень жаль эту эфиопскую женщину, которая, как и многие ее соотечественники затрудняются перестроиться с традиционного сельскохозяйственного уклада жизни на современную урбанистическую культуру. Многие из них не умеют читать и писать даже на родном языке. У этой женщине было много причин для фрустрации и паранои, особенно в русскоязычном окружении, не славящегося особой толерантностью и open mind. Когда участники ситуации переходили на русский, Э.Ж. выглядела особенно потерянной. Я могу понять и агрессивность Р.Ж. и М. В отличии от меня, живущего в очень гомогенном окружении, им приходится каждый день ломать копья о стену межкультурного забора.
Еще больше печалит тот факт, что рожденная в Израиле “эфиопская” молодежь затрудняется найти свое место в мейнстриме и быстро скатывается обратно на обочину.
“Собаки – это тоже люди, только выглядят по другому.”
“Мужчина испытывает удовольствие к своему коню. Ему хочется и хочется больше времени проводить с ним, но также у него есть жена за которой надо заботиться и дочь, которой надо помогать в учебе.”
